По паспорту я – Вован, даже Владимир Андреевич, но все называют меня Джим. Просто пару лет назад у меня была девушка, которая как-то на большой тасовке сказала, что я похож на Джима Моррисона, который, между прочим, лет двадцать пять как ласты склеил. В общем, теперь я – Джим. Так меня все знают. А с той девушкой я разбежался.

Глупо, конечно, это все, но хотелось бы рассказать о том, как я сдох от наркоты. Есть такая шутка, что фарш не провернешь назад, и мясо из котлет не восстановишь. Вот жалко, блин.

Траву я начал курить лет пять назад. Обслушивались с пацанами до одури “Нирваны” (тогда это был самый шик – ну, там, Курт жив и все такое), а потом гоняли косяки на школьном дворе. Взрослость и кайф от собственной крутости переливались через края, травка до отупения окучивала мозги. Потом мы действительно повзрослели, и кайф у нас стал взрослее.

Под звон папиного кошелька предки умудрились протолкнуть меня в институт, где я встретил новых друзей по кайфу и познакомился с новыми дилерами. Уже совсем скоро мне впарили героин, который я для начала стал нюхать. Тогда жить мне оставалось еще полтора года.

За это время я проколол все, что только можно продать. Родители, конечно, пытались меня лечить, возили по всяким врачам, но процесс пошел односторонний – что-то в моей буйной головушке сдвинулось и уже никогда не могло встать на место. В конце концов, я благополучно положил на свою семью и интересовался ими только тогда, когда они могли отслюнявить на кайф. К тому времени кайфом я называл состояние, при котором ничего не болит, а для этого приходилось колоть героин.

Так вот, в это полусонное растение (каким я был уже месяца три назад) она и влюбилась. Ольга. Она, наверное, действительно очень любила меня, потому что в ее размеренной и заранее определенной жизни обязательно должен был быть такой, как я, возмутитель спокойствия. Она нянчилась со мной, носила мне тазик, когда я блевал, искала меня, когда я терялся, спокойно ложилась спать со мной, когда у меня не вставал. В какие-то моменты прояснения я пытался прогнать ее и орал, чтобы она не вешала себе медаль на шею и не ломала со мной свою жизнь, но она оставалась. Моя верная Ольга.

Как-то вечером в августе мы вдвоем выбрались в люди, то бишь добрели до Парка Победы и примостились на лавочке. Перед этим я нахлобучился большой дозой, которую купил у нового барыги. Так вот, мне думается, что мой старый дилер постоянно продавал мне разбавленный товар, а новый в целях повышения будущего спроса не пожадничал и дал мне чистый кайф. Меня быстренько очень мощно расколбасило, а Ольга пошла за минералкой. Я сидел под заходящим августовским солнцем, вокруг гуляли люди, на соседней лавке молодые нефоры пили пиво. Где-то далеко ужасно громко скрипели аттракционы, из кафе пахло сгоревшими шашлыками. Я не знаю, что это было – может быть кровоизлияние, может быть сердце остановилось, но вдруг я отключился и потом сразу же умер. Не было никаких белых коридоров, никаких ангелов или чертей, не было никакого бога с обязательной белой бородой и добрыми глазами; я просто умер.

Позже Ольга несколько минут пыталась растормошить меня, а когда все поняла, то обняла меня за шею и положила голову на плечо. Солнце почти спряталось за горизонт, и где-то далеко уже не скрипели аттракционы.

На похоронах почти никто не плакал, а на траурном портрете я действительно был похож на Джима Моррисона. Кстати, как страшно ударяются комья земли по гробу. Вечером же после похорон пошел дождь, который к ночи разошелся и превратился в жуткий ливень.

Вот так вот я продал свою жизнь и кайф от настоящей жизни за наркоту. Таких идиотов, как я, в городе много. Они все тоже умрут. Уже скоро.