Первые три месяца службы родине меня и еще три сотни таких же бритых салаг как могли натягивали без вазелина все младшие офицеры и “дедушки” нашей учебной части. Все это время мы жутко хотели всего на всего двух вещей: спать и жрать, – причем очень долго и много. А потом нас быстренько отправили в Чечню. “Бороться с террористическими элементами и наводить конституционный порядок!” - брызгая слюнями, возвестил лысый полковник-еврей, радовавшийся тому, что избавился от стольких ртов и выполнил разнарядку начальства. Так вот, Чечня, я вам скажу – это совсем другая страна. Уже через пару месяцев борьбы с этими самыми террористами около ста человека из нашего полка отправились домой в цинковых ящиках, и еще в три раза больше народу парилось в госпиталях (кому руку разворотило, кому ногу оторвало). Ужасов военной жизни насмотреться пришлось под завязку, но самым страшным эпизодом был мертвый молодой лейтенант-контрактник, которому “духи” отрубили ноги, выкололи глаза, отрезали член и затолкали его в рот. Это сделали те самые чеченцы, которые всего неделю назад брали у нас оружие, заискивающе жали нам руки и считались дружественной милицией.

Всю эту страшно долгую для меня войну жрали мы гнилье и дерьмо, которые какие-то сволочи поставляют армии, и зачастую, чтобы не сдохнуть с голода, приходилось отнимать у местных их незначительные запасы. Спали в основном в палатках, там же делали баню. Дружно мучались дизентерией, зарабатывали туберкулез и пытались выводить вшей. Из развлечений были водка, конопля и чеченские шлюхи, дававшие за водку и хлеб. Изредка по радио ловили новости и грязно матерились, когда ведущие в новостях врали насчет наших потерь. Старались забыть “гражданку” и в бредовых снах звали маму или жену.

А пять дней назад мы плакали и провожали нашего любимого капитана – снайпер прострелил ему горло, и он пять минут на наших глазах дергался в судорогах, брызжа кровью из артерии. Сделать было уже ничего нельзя. Два дня спустя на мине подорвался наш грузовик с раненными: накрыло всех до одного. Сегодня же крупная группировка “духов” напала на село, в котором мы располагались. Их было раза в два больше, чем нас, и они непрерывно мочили по нам из РПГ и “калашей”. В конечном итоге меня и еще человек пятнадцать отрезали от основной массы и окружили. Нашего боезапаса оставалось совсем ничего, и мы начали экономить, а эти суки подходили все ближе…

Я видел как осколки от гранаты вдоль и поперек распахали Коляна из второй роты. Он умер быстро. Я видел, как нашему сержанту пулеметная очередь развалила голову почище, чем когда сильно бьешь по переспелому кабачку сапогом. Я видел, как татарину Ринату прошило ногу, и он навзничь повалился на землю. Он умрет не скоро, “духи” еще поиздеваются над ним. Что самое интересное – двое новеньких, которые прибыли в последнем пополнении, умудрились прорваться через сжимавшееся кольцо и позже соединиться с нашими. Они видели, как случайный осколок точнехонько угодил мне прямо в сердце. Я по инерции еще пробежал, согнувшись раком, метров пять и только затем брыкнулся на землю. А потом я умер - очень быстро и практически не больно. Так, словно что-то больно ужалило. Это, наверное, все-таки лучше, чем попасть в плен к “духам”. Я умер, а бой шел еще долго. В конце концов “духи” отступили, в вечерних же новостях на ОРТ дикторша объявила, что “сегодня потери федеральных сил составили три человека убитыми и девять ранеными”.

Позже меня отправили на родину в том самом цинковом ящике и похоронили на деревенском кладбище. Отсюда как на ладони видна та речка, в которой я очень любил купаться, когда был сопляком, и поле, где по осени как часовые стояли стога с сеном, но отсюда не виден мой дом. Я в нем когда-то, уже совсем давно, и родился. Ну, да ладно. Как говорится, все сразу не бывает. Вот.